Вопросы и ответы

Скажите, пожалуйста, работаете ли Вы с детьми?

Как правило — с детьми я не работаю.
И в то же время у меня было несколько очень успешных случаев работы с подростками 13-14 лет. Причём, это были очень серьёзные проблемы. Например, выраженное заикание, кожное заболевание (атопический дерматит), обсессивно-компульсивное расстройство или страх общения, который сильно ограничивал жизнь подростка.

Во всех этих случаях подростки были хорошо интеллектуально развиты, способны к самоанализу и очень хорошо мотивированны. По большому счёту я работала с ними так, как работаю со взрослыми людьми, опираясь на логику и подключая техники релаксации для работы на более глубоком уровне.
Результаты во всех случаях были очень хорошими.

Если подытожить, я работаю с подростками, которые хорошо мотивированны и интеллектуально хорошо развиты. Работаю техниками, с которыми работаю со взрослыми людьми.

Техникам работы с детьми я не обучалась. Каждый возрастной период детства имеет свои особенности и свой подход. Этому надо учиться, на этом надо специализироваться.
Поэтому детей я направляю к своим коллегам.

С другой стороны, проблемы детей чаще всего возникают из-за проблем в семье, из-за проблем родителей. В этом случае я могу предложить пройти терапию родителям и, зачастую, проблемы у детей уходят сами, так как детская психика очень пластична.

Если же родители «водят» ребёнка к психологу, а сами свои проблемы не решают, то результат работы с ребёнком будет очень незначительным и нестойким.

В некоторых случаях стабильного результата у подростков трудно добиться, не меняя отношений в семье. Самый лучший результат достигается, когда свои проблемы начинают решать все члены семьи. Например, при работе с девушкой с обсессивно-компульсивным расстройством параллельно с ней работали мама, бабушка и папа, который специально для этого прилетел из Москвы.

Говорят, вы лечите фобии и приступы паники без таблеток. Так ли это?

Да, я считаю работу с фобиями и тревожными расстройствами с приступами паники своей специализацией.

Интересуюсь вопросом пониженного давления и всех сопутствующих ему неприятностей, как то: головные боли, пришибленное состояние, вечно холодные конечности и проч. и проч. Конвенциальная медицина говорит, что, в отличие от повышенного давления, это не болезнь и делать с этим ничего не надо. Но качество жизни при этом оставляет желать лучшего. Хотя все анализы в норме…

Взгляну на проблему немного с другой стороны… Раньше в России в таких случаях ставили диагноз — вегето-сосудистая дистония. Ныне он в международной классификации болезней отсутствует. Сейчас есть термин — соматоформная вегетативная дисфункция (СВД), которая характеризуется нарушением функционирования вегетативной (автономной) нервной системы (ВНС), и функциональными (то есть неорганическими) нарушениями в организме. Проявлений у вегетативных нарушений масса, в том числе, и описанные вами. СВД относится к психосоматическим расстройствам и хорошо поддается психотерапевтическому лечению.
Из личного опыта. В молодости, до того, как пришла в психотерапию, моим рабочим давлением было 90/60, с описанными вами симптомами была знакома не по наслышке. Плюс — мигрени, эмоциональная неустойчивость. После прохождения личной терапии — давление всегда 120/80, мигрени исчезли.

Скажите, пожалуйста, депрессия — состояние, с которым человек самостоятельно не может справиться и нуждается в помощи, в том числе и медикаментозной, или с такой бедой можно справиться самостоятельно. Как сказала мне когда-то давно бывшая коллега: «Я не могу себе позволить роскоши впадать в депрессию — я должна выживать и помогать детям». И ведь не впала! Ситуация ко мне лично отношения не имеет, но… интересна теоретически.

Сам не может, если это депрессия, а не ситуационное снижение настроения (бывают, конечно, как и во всём, редкие исключения). Во многих случаях может помочь психотерапия, в некоторых — в сочетании с медикаментами. Часто после психотерапии люди уходят с таблеток и меняют что-то серьёзно в жизни.
Для депрессии совершенно не обязательно жить в тяжелых условиях. Как раз наоборот, часто она случается в замечательно хороших бытовых условиях, когда всё есть. И часто причина её — нереализованность. Во многих случаях причины — в раннем детстве, условиях воспитания, восприятии себя. Это таблетками не поправишь, а психотерапия может.
Вариантов масса, психика — тёмная вещь. Но это никак не нежелание, изнеженность или лень.
Депрессия парализует волевые процессы, поэтому предложение «взять себя в руки» депрессивному — это как призыв начать бегать безногому.
Я тоже видела примеры, как люди, которые «не могут позволить себе» заболеть депрессией — не заболевают ей. А заболевают чем-нибудь другим. Не думаю, что можно не жить своей жизнью — и не расплачиваться за это…
Воля (а точнее — желание) тут нужна только для того, чтобы человек понял, что проблемы в нём самом и обратился за помощью. Сделать это за него никто не может. А «самостоятельно справиться с проблемой» — бегство от её решения.

Вы подчеркиваете, что содержание бесед не фиксируются в компьютере.  Зачем нужна анонимность при обращению к психологу или психотерапевту и как она помогает для достижения результата.

Признаюсь, этот вопрос поначалу вызвал у меня растерянность…  Для меня необходимость анонимности и конфиденциальности настолько важна и очевидна, что я даже не разу не задумывалась, как это помогает в работе. Это — одно из базовых положений этического кодекса профессии, я с ним полностью согласна, поэтому для меня вопрос не стоял.

И действительно, почему я думаю, что анонимность так важна в работе? Я не скажу, что она мне обязательна — если клиент мне фамилию называет — мне это не мешает. К тому же, с многими клиентами я связана в социальных сетях, и фамилии их я узнаю невольно. Но мне это информация не помогает, разве что в ситуации, когда клиент из очень известной семьи.

Да, мне важно, где и когда клиент родился, в какой семье, какие были отношения с родителями. Очень важно — знать, как и с кем клиент живет сейчас, какие отношения с окружающими складываются, где работает и чем занимается.  И в процессе работы, порой, всплывают факты, которые человек не хотел бы обнародовать. Согласно этическому кодексу, я не обязана информировать об этих фактах никого, если только речь не идет о  предупреждении потенциальной угрозы (когда клиент представляет серьезную угрозу для себя самого или для другого человека).

В каких случаях анонимность важна для клиента? Попробую пояснить это на примерах.

Самый безобидный и распространенный случай — клиент работает в крупной фирме (или служит в армии),  и обращение к психологу может насторожить руководство фирмы и негативно сказаться на продвижении. Надо сказать, наибольшую настороженность в этом вопросе проявляют программисты, они просят факт обращения ко мне вообще в компьютере не фиксировать (возможно, понимают, как эту информацию при желании можно “достать”).

Согласитесь, когда в такой ситуации клиент уверен в анонимности, он чувствует себя в большей безопасности, уровень тревоги снижается и ему гораздо легче раскрыться. Как правило, хороший результат  в атмосфере доверия и безопасности достигается гораздо быстрее.

Конечно, иногда повышенное желание анонимности может быть частью проблемы тревожного и мнительного клиента. Но — это то, с чем мы будем работать, повышая степень доверия к миру. И для таких клиентов принцип анонимности и конфиденциальности может быть решающим условием для обращения за помощью.

Есть более спорные случаи. В некоторых ситуациях я понимаю, что, попади информация, которой делятся со мной клиенты, в руки социальных работников (или правоохранительных органов),  последствия для моих клиентов могли бы быть достаточно неприятными. Но когда клиент приходит ко мне — он хочет изменить ситуацию, а не понести наказание за свои эмоциональные срывы, от которых он сам, в первую очередь, и страдает.

Чаще всего это ситуации, когда несчастная, издёрганная мать (или отец) от бессилия и собственной слабости начинает срываться на детях. Это могут быть крики, может быть, увы, рукоприкладство. Честно говоря, ситуации, когда клиенты тем или иным способом срываются на детях, бывают достаточно часто. И только пару раз были клиенты, для которых это было традиционной нормой воспитания. Типа — “меня били, поэтому вырос хорошим человеком” (кстати — это тоже мишень для работы).

В Израиле эти факты, стань они известны социальным службам, могут быть поводом для изъятия детей из семьи. Получается, клиент пришел ко мне с бедой, он хочет жить по другому, он хочет измениться, а получает дополнительные и очень серьёзные проблемы.  

Я понимаю, что социальные службы заботятся о детях, подвергающимся насилию в семье. Но, по моему глубокому убеждению, когда в результате работы с психотерапевтом, мама становится спокойнее, уравновешеннее, счастливее, когда налаживаются отношения с мужем, то отношения с ребёнком восстанавливаются сами собой а крики и подзатыльники уходят в прошлое, как кошмарный сон. А здоровая родная семья для ребёнка всегда лучше, чем самая замечательная приемная.

Проблемы, связанные с насилием в семье (и не только по отношению к детям), чаще всего вызваны затянувшимся психологическим неблагополучием членов этой семьи. Страх того, что нелицеприятные  факты могут “всплыть” и попасть в поле зрения юридических органов, заставляют несчастных, запутавшихся людей проблему скрывать, убегать от от её решения. А решить проблему, чаще всего, можно только путем серьезной психотерапевтической работы. Анонимность и конфиденциальность в этих случаях помогает разорвать порочный круг и облегчает принятие решения — обратиться за помощью.

Думаю, что анонимность и конфиденциальность а обращении за психотерапевтической помощью больше помогают предотвратить вспышки агрессии и насилие в семье, чем карательные меры и наказание. Кстати, думаю, что за годы практики я предотвратила несколько убийств и множество случаев семейного насилия.  Если бы не условия анонимности, потенциальные убийцы со мной своими переживаниями бы не поделились.